Ошибочно черное небо не предвещало ничего хорошего, и это читалось даже в глазах простых
прохохожих клерков, безразлично разглядывавших мыски своих лаковых ботинок, кончики
красно-полосатых галстуков и лацканы безмерно накрахмаленных рубашек. Казалось, что город
потерял цвета, оставив только оттенки серого и яркие пятна этих развевающихся на ветру,
словно кровавые пятна, галстуков. Даже грязь под ногами давно потеряла свой привычный коричневый
цвет, став темно-серой, казалось, клерки месили ногами не мокрый песок, а растекшийся мазут с
потерпевшего посреди города крушение танкера одной из этих американо-африканских корпораций.
Серые лица, черные пиджаки, белые блики на ботинках и кровавые галстуки на шеях - то что
встречало меня каждый день на улице. Забыв цвета, забыв чистый воздух и забыв чистое добро
пришлось отдаться в руки фантазий, но и те уже были словно кино пятидесятых, в котором
актеров плохо дублировали дикторы с приятными обертонами а снимали на черно-белую пленку.
Грубоватый женский голос с мужскими нотками, доставал меня в самых укромных уголках моего
сознания, не давая сосредоточиться на пришедшей вновь мечте о полетах без крыльев или других
хитроумных штучек, сделавшимих нашу жизнь настолько посредственной. Но этот голос, словно
голос подростка-недокормыша с пневматической винтовкой преследовал меня, сбивая с пути в
облаках, неподвижно висящих в давно потерявшем синий цвет небе. Пытаясь отбиться ногами
от этих уже сидящих в печонках интоннаций, я опускался все ниже, уже пролетая опасно близко
к крышам кишащих людьми-муравьями зданий. Каждый раз все кончалось именно этим. Болезненно
неприятный голос, сквозь густую пелену снов и мечтаний заставал меня лежащего в постели,
завернутого в мятое белье, и пока не соображающего, почему пришлось вернуться из облаков
обратно, в эту уже ненавистную кровать с видом на этот омерзительный и облезший белый потолок
из пенопластовых пластинок. как обычно: утром кофе, днем что придется, а вечером чай, изо дня
в день одно и тоже. И одни и те же люди в черных пиджаках, белых рубашках и кроваво-красных
галстуках с уже застывшей в нелепой гримасе перманентной офисной улыбкой, опять будут весь
день кружить надо мной, пытаясь извлечь из этого максимум пользы. В то время, как я, сам
уже от всего этого не находящий иного развлечения, кроме как искать свое отражение в ярком
блике начищенных ботинок, буду угрюмо слушать все их росказни и так же нелепо улыбаться в
ответ. какого черта нужно просыпаться, если там так легко и свободно, если там куда интереснее,
чем здесь. Там ты можешь справиться со своей мыслью и заставить ее все изменить так, как
этого хочешь ты, а не так, как сложится из-за миллиона обстоятельств. Сон - единственная
радость жизни, когда ее полностью занимают твои обязанности, пыльной армией окружив со
всех сторон. Почему приходится слушать чей-то голос утром, почему каждый раз ты выбираешь
мелодию на будильнике так, чтобы проснуться было легче, а не приятнее? к чему все это,
просыпаясь, ты будто обрубаешь один из канатов своей реальности, попадая в общую реальность,
где от твоей мысли не зависит даже колыхание тополиного пуха в весенне-летнем воздухе.
Ни к чему все это, хочется спать так, чтобы ты просыпался за новыми чувствами, а не для
того, чтобы приготовиться прожить тот же день лишь под другим числом. Или же нет, хочется жить
так, чтобы ты просыпался, ожидая чего-то соверешнно непохожего на вчера, на завтра и на
прошлый год, чтобы не помнить своего сна за его серостью и не хотеть усыпать от окружающих
со всех сторон радужных эмоций, да, именно к этому и стремится мысль - к разнообразию
на яву, а не где-то там за облачной пеленой сна. А вместо этого - сияющий блик на мыске
ботинка и кровавым пятном маячащий на твоей шее красный галстук офисного рабства и перманентной
улыбки.